А слава тех не умирает,
Кто за отечество умрет;
Она так в вечности сияет,
Как в море ночью лунный свет.
Времен в глубоком отдаленьи
Потомство тех увидит тени,
Которых мужествен был дух…
Кто за отечество умрет;
Она так в вечности сияет,
Как в море ночью лунный свет.
Времен в глубоком отдаленьи
Потомство тех увидит тени,
Которых мужествен был дух…
Г.Р.Державин, ода «На взятие Измаила»
24 декабря – День воинской славы России. Взятие Измаила.Этот штурм, это кровавое сражение потрясло Европу, не говоря уж о Блистательной Порте. А дело было так…
В середине 1790-го, когда Австрия вышла из войны, а со Швецией Россия, наконец, подписала мирный договор, главной твердыней султана Селима III на Дунае оставалась неприступная крепость Измаил. Её осаду русская армия вела с октября.
После 20 ноября под Измаилом наступило затишье. Осаду организовали не предусмотрительно: тяжёлой артиллерии не было, а полевой не хватало боеприпасов. В русских частях под Измаилом царила суматоха. К тому же, старший по званию из русских генералов, съехавшихся к турецкой твердыне – генерал-аншеф Иван Васильевич Гудович – не пользовался достаточным авторитетом, чтобы добиться единоначалия. Генерал-поручик Павел Потёмкин и генерал-майоры Кутузов и де Рибас, в свою очередь, действовали несогласованно, ревниво поглядывая друг за другом…
Приближались морозы – и военный совет постановил снять осаду крепости, отправив войска на зимние квартиры. Путь из-под Измаила и так был затруднён бездорожьем. Однако главнокомандующий – князь Таврический был настроен куда более решительно, чем его двоюродный брат генерал Павел Сергеевич Потёмкин или Гудович. Он понимал, что необходимо спасать положение, что пришла пора уничтожить турецкую твердыню на Дунае. И под Измаил послали нового главнокомандующего – прославленного генерал-аншефа Суворова, самого решительного из русских полководцев.
«Измаил остаётся гнездом неприятеля. И хотя сообщение прервано чрез флотилию, но всё же он вяжет руки для предприятий дальних. Моя надежда на Бога и на Вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг!».
Последний призыв Суворов предпочёл воспринять буквально – два раза ему повторять не приходилось. Не сумевшего сплотить войска генерал-аншефа Гудовича Потёмкин отозвал из-под Измаила и направил подальше от дунайских крепостей – на Кубань, где упорный генерал-аншеф успешным штурмом овладеет Анапой. Но разве можно сравнить гарнизон Измаила с жалким турецким отрядом, защищавшим Анапу? А укрепления?..
Байрон писал о штурме Измаила:
Суворов в этот день превосходилКонечно, такое понимание суворовского полководческого дарования обеднено предубеждением английского лорда, непримиримо ненавидевшего империализм екатерининской России, но показательно, что поэт одним из центральных эпизодов своей главной, итоговой поэмы «Дон Жуан» делает взятие Измаила. Мы же помним другого Суворова – того, что прискакал к Измаилу на любимом донском жеребце и после великой победы отказался от лучших трофейных коней и покинул позиции верхом на том же дончанине. Мы помним Суворова, который после победы, побледнев, признавался: «На такой штурм можно пойти только раз в жизни». Гарнизон Измаила насчитывал более 35 тысяч человек, из них 17 тысяч – отборные янычары. В Измаиле хватало запасов продовольствия и вооружения – турки не страшились штурма – и при этом не страдали недооценкой противника, ведь Суворов их бил не раз.
Тимура и, пожалуй, Чингисхана:
Он созерцал горящий Измаил
И слушал вопли вражеского стана;
Царице он депешу сочинил
Рукой окровавленной, как ни странно –
Стихами: «Слава Богу, слава Вам! –
Писал он. – Крепость взята, и я там!»
Суворов осаждал крепость с тридцатитысячным воинством и намеревался решить дело приступом. Учитывая мощные укрепления турецкой твердыни и 250 орудий противника, «арифметически» штурм был обречен на провал. Но Суворов, прибыв под Измаил, не теряя времени, приступил к тренировке солдат в условиях, близких к боевым. Офицерам пришлось позабыть порядки Гудовича…
Генерал-аншеф скрупулезно изучил донесения разведки по измаильским укреплениям и вскоре уже получил возможность послать туркам ультиматум с характерной припиской – лично от Суворова: «Сераскиру, Старшинам и всему Обществу. Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышления для сдачи и – воля; первые мои выстрелы – уже неволя; штурм – смерть. Что оставляю вам на рассмотрение». История запомнила и горделивый, но, как оказалось, излишне самонадеянный ответ Айдос-Мехмет-паши: «Скорее остановится течение Дуная и небо упадет на землю, чем русские возьмут Измаил». Между тем, русские войска под руководством Суворова уже проводили тщательную подготовку штурма. С появлением Суворова под стенами крепости время как будто ускорило бег – так быстро менялась обстановка.
После быстрых и эффективных учений армия поверила в свои силы.
С первых часов пребывания Суворова под Измаилом он постоянно совещается с инженерами, с войсковыми квартирмейстерами, вместе с ними анализировал особенности турецких укреплений и возводил учебные укрепления для армии.
Определимся с русскими силами, которые готовились к штурму под Измаилом: 33 батареи пехоты, 8 тысяч спешенных казаков, ещё 4 тысячи – казаков-черноморцев, 2 тысячи молдаван, да 11 кавалерийских эскадронов и 4 донских казачьих полка. Всех войск под рукой Суворова было не более 31 тысячи человек. Главным образом – прославленная русская пехота. Кавалеристов и казаков набиралось лишь две с половиной тысячи.
Крепость располагалась на прибрежных высотах Дуная. Шесть с половиной километров надёжных укреплений! Глубокий ров, на основных участках заполненный водой, за ним – крутой земляной вал в 6-8 метров высотой и семь бастионов.
Цитадель с внушительным каменным Бендерским бастионом возвышалась на севере. На берегу Дуная крепость защищали артиллерийские батареи, делавшие невозможной атаку русской флотилии. С запада и востока крепость защищали озёра – Кучурлуй, Алапух, Катабух. Подступы к крепостным воротам (их названия остались в истории – Бросские, Хотинские, Килийские, Бендерские) простреливались артиллерийскими батареями. Фортификатор де Лафит-Клове знал своё дело.
Крепость не зря считалась неприступной и благодаря ландшафтным условиям, и из-за продуманной фортификации и из-за мощного гарнизона. Как-никак 35 тысяч войск, из которых полвина – отборные янычары, прославленная элита турецкой армии. Не было недостатка и в артиллерии. Наверное, нигде в мире в то время не было сосредоточено столько орудий на метр земли — 265. Запасы снарядов и провианта были рассчитаны на весьма длительную осаду и в декабре никакого кризиса с этими необходимыми ресурсами в Измаиле не было.
Комендант, трёхбунчужный сераскир Айдос Мехмет-Паша имел репутацию неустрашимого и искусного воина, его авторитет в войсках сомнению не подвергался. Татарской конницей командовал брат крымского хана Каплан-Гирей, мстительно ненавидевший Россию, наголову разбивший австрийские войска под Журжей. Приказ султана Селима Третьего тоже заслуживает упоминания: сдавшихся в плен ждала смертная казнь. На помощь султану, как обычно, пришёл и религиозный фанатизм. Муллы умело поддерживали в войсках боевой дух. Что ж, османы бились за свою веру, за своего государя, за свою Родину… Турецкие воины, многие из которых уже имели личные счёты к русским, готовились драться до последней капли крови.
Нелегко воевать зимой, да ещё и в XVIII веке, когда не только кавалерию, но и артиллерию, и продовольствие, и снаряды тащили на себе лошадки. Военные кампании редко затягивались до серьёзных заморозков, зимой война переходила в тихую стадию, и только с весенним солнышком возобновлялись серьёзные кровопролитные действия. Но в 1788-м году Потёмкин предпринял штурм Очакова в начале декабря. И неприступный Измаил нельзя было оставлять нетронутым до весны. Тут и тактика, и стратегия.
Промозглым утром 7 декабря 1790 года Суворов составляет ультиматум паше и всему гарнизону крепости – вот он, грозный голос империи, которая пребывала в зените славы:
«Измаильским властям
7 декабря 1790 г.
от Генерал-Аншефа и кавалера Графа Суворова-Рымникского Превосходительному Господину Сераскиру Мегамету-паше Айдозле, командующему в Измаиле; почтенным Султанам и прочим пашам и всем чиновникам.
Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но, соблюдая долг человечества, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать чрез сие Вашему Превосходительству и почтенным Султанам! И требую отдачи города без сопротивления. Тут будут показаны всевозможные способы к выгодам вашим и всех жителей! О чем и ожидаю от сего чрез двадцать четыре часа решительного от вас уведомления к восприятию мне действий. В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены не только никто, но и самые женщины и невинные младенцы от раздраженного воинства, и за то никто как Вы и все чиновники пред Богом ответ дать должны».
Суровы слова воина!
Генералы восторженно выслушали пламенную речь Суворова – что и говорить, это был не Гудович… Первым, не мудрствуя лукаво, за штурм проголосовал младший – Матвей Платов. И этот факт вошёл в правдивую легенду о славном донском атамане: «Славим Платова-героя, победитель был врагам!.. Слава казакам-донцам!..». Вслед за донцом подписали постановления бригадир Василий Орлов, бригадир Фёдор Вестфален, генерал-майор Николай Арсеньев, генерал-майор Сергей Львов, генерал-майор Иосиф де Рибас, генерал-майор Ласий, генерал майор Илья Безбородко, генерал-майор Фёдор Мекноб, генерал-майор Борис Тищев, генерал-майор Михайла Голенищев-Кутузов, генерал-поручик Александр Самойлов, генерал-поручик Павел Потёмкин. Суворов старался перед роковой битвой («на такой штурм можно решиться один раз в жизни») прочнее скрепить своих командиров. Дрогнуть было нельзя.
Сам Рымникский сказал: «Я решился овладеть этою крепостию, либо погибнуть под её стенами!».
Под стенами Измаила Суворов проводил чрезвычайно спешные, но насыщенные и продуманные учения. Много говорил с войсками, вспоминал о прошлых победах, чтобы каждый проникся важностью измаильского штурма. Вот здесь понадобилась фольклорная репутация Суворова – как заговорённого колдуна, который и в воде не тонет, и в огне не горит. Который не может не победить…
На специально устроенных валах и во рву солдаты отрабатывали приёмы преодоления этих преград. Сорок штурмовых лестниц и две тысячи фашин подготовил Суворов к штурму. Сам показывал технику штыкового удара. Требовал от офицеров настойчивосьти в обучении войск.
Трудно сказать, почему турки не отважились атаковать растянутые русские позиции. Возможно, Айдос-Мехмет рассчитывал потянуть время, и Суворову удалось опередить возможную атаку, быстро перейдя от рекогносцировок к приступу. Но Суворов был готов к отражению массированных турецких вылазок.
Войска двинулись на штурм, согласно диспозиции. В половине шестого утра началась атака. Правофланговой группой командовал генерал-поручик Павел Потёмкин. Суворов психологически подготовил Потёмкина к штурму, внушил ему уверенность в своих силах. Тремя колоннами войска Потёмкина (7,5 тысяч человек) атаковали крепость с Запада. Первая колонна генерал-майора Львова состояла из двух батальонов фанагорийцев (любимцы Суворова во всех баталиях шли впереди!), батальона белорусских егерей и ста пятидесяти апшеронцев. Колонне предстояло атаковать уркпеление возле башни Табия. Впереди шли рабочие с кирками и лопатами: им предстояло ломать стены, расчищая дорогу армии. Вот кто не ведал страха, в лицо смотрел смерти! Во вторую колонну генерал-майора Ласси вошли три батальона Екатеринославского егерского корпуса и 128 стрелков. Третья колонна генерал-майора Мекноба включала три батальона лифляндских егерей и двигалась на Хотинские ворота. У каждой колонны был резерв, был общий резерв и у всего отряда Потёмкина: конные полки, которые должны были в свой черёд ворваться в крепость после взятия Хотинских и Бросских ворот. Левое крыло, под командованием генерал-поручика Самойлова, было самым многочисленным – 12 000 человек, из них 8 000 – спешенные казаки-донцы. Тремя колоннами этой группы, атаковавшей крепость с северо-востока, командовали бригадиры Орлов, Платов и генерал-майор Кутузов. Первые две колонны состояли из казаков. В колонне Кутузова шли три батальона бугских егерей и 120 отборных стрелков из того же Бугского корпуса. В резерве у Кутузова были два батальона Херсонских гренадер и тысяча казаков. Колонна направлялась на приступ килийских ворот.
Третьей группой, которая наступала на Измаил с юга, с острова Чатал, командовал генерал-майор Рибас. В войсках Рибаса насчитывалось 9 000 человек, их них 4 000 – казаки-черноморцы. Первой колонной командовал генернал-майор Арсеньев, ведший в бой Приморский Николаевский гренадерский полк, батальон Лифляндского егерского корпуса и две тысячи казаков. Колонна должна была помогать колонне Кутузова в бою за новую крепость. Второй колонной Рибаса командовал бригадир Чепега, в составе колонны бились пехотинцы Алексопольского полка, 200 гренадер Днепровского Приморского полка и тысяча черноморских казаков. Третьей колонной группы Рибаса командовал секунд-майор лейб-гвардии Преображенского полка Морков, который получит за штурм Измаила чин бригадира. С ним шли 800 гренадер Днепровского полка, 1000 казаков-черноморцев, батальон бугских и два батальона белорусских егерей. Ему предстояло десантом поддержать генерала Львова в бою за Табию.
По перевязанным лестницам, по штыкам, по плечам друг дружки, солдаты Суворова под смертельным огнем преодолели стены, открыли ворота крепости – и бой перенёсся на узкие улицы Измаила.
При штурме особенно отличились колонны генералов Львова и Кутузова. Генерал Львов получил болезненное ранение. Ранили и его помощника – полковника Лобанова-Ростовского. Тогда командование штурмовой колонной принял командир фанагорийцев, любимец Суворова полковник Золотухин. Суворов и Кутузов, о котором Александр Васильевич говорил: «В Измаиле он на левом фланге был моей правой рукой», личным примером воинской храбрости вели за собой солдат.
В трудное положение при штурме бастиона Бендерских ворот попала колонна Василия Орлова. Шёл пой на стенах, а казаки по лестницам поднимались из рва, чтобы пойти на приступ бастиона, когда турки предприняли мощную контратаку. Крупный отряд турецкой пехоты, явившийся из растворённых Бендерских ворот, ударил во фланг казакам, разрезая колонну Орлова. Уважаемый Суворовым донской казак Иван Греков встал в первые ряды сражавшихся, ободряя их на бой. Суворов, несмотря на угар штурма, не терял нитей многослойной операции и вовремя получил сведения о событиях у Бендерских ворот. Генерал-аншеф понял, что османы здесь получили возможность потеснить атакующую колонну, прорвать русскую атаку, подкрепив свою вылазку свежими силами.
Суворов приказывает подкрепить колонну Орлова войсками из общего резерва – Воронежским гусарским полком. К воронежцам он добавил и два эскадрона Северских карабинеров. Однако быстрого прорыва не получилось: туркам удалось сосредоточить в районе Бендерских ворот и бастиона многочисленные силы, а казачьи части уже понесли немалые потери. Суворов был убеждён, что здесь необходим натиск и снова проявил умение вовремя, в критический момент, оценив риски, ввести в бой дополнительный резерв. К Бендерским воротам он бросает весь резерв левого крыла суворовской армии – это была кавалерия. К ним генерал-аншеф добавляет Донской казачий полк из общего резерва. Шквал атак, конский топот, горы раненых – и бастион взят.
Атаман Платов вёл на приступ пять тысяч солдат. С такой внушительной колонной казак должен был по лощине взойти на крепостной вал и под обстрелом ворваться в Новую крепость. В бою на крепостной стене был ранен генерал-майор Безбородко, командовавший двумя казачьими колоннами – Платова и Орлова. Командования принял Платов. Он расторопно отразил атаку янычар, разбил вражескую батарею, захватив несколько пушек. С боем казаки прорвались к Дунаю, где соединились с речным десантом генерала Арсеньева.
Когда передовой батальон, в котором шёл и Платов, подошёл к крепости, казаки в замешательстве остановились перед затопленным рвом. Бригадир Платов, вспомнив уроки Суворова, первым вошёл в ледяную воду, по пояс в воде, под обстрелом преодолел крепостной ров, скомандовал: «За мной!» — и батальон последовал примеру командира. В тридцать лет он пребывал в расцвете физической силы и уже был умелым, обстрелянным казачьим атаманом. Чтобы такие чудеса становились былью – нужно огромное доверие войск командиру, авторитет офицера.
В распахнутые ворота крепости входила русская конница. Колонна Орлова совместно с колонной генерал-майора Мекноба очищала от турок важный северный участок укреплений Измаила. Теперь они действовали слаженно и могли отражать контратаки турок, продолжая занимать вершок за вершком неприступную твердыню – Измаил.
Под вечер последние защитники крепости молили о пощаде. Уникальный штурм крепости вылился в истребление вражеской армии. Во время разоружения к сераскиру подскочил егерь и попытался вырвать у него из-за пояса кинжал. Янычар выстрелил в егеря, а попал в русского офицера… Этот выстрел русские оценили как вероломное нарушение условий капитуляции: ведь турки просили пощады. Новый штыковой удар уничтожил почти всех турок, погиб от ран и Айдос-Мехмет…
Наконец, сдались на милость победителям последние янычары во главе с Мухафиз-пашой, сражавшиеся в Табии. Последние защитник и крепости капитулировали в 16.00. Приступ ожесточил войска, помнившие о двух неудачных штурмах Измаила. По военным традициям того времени, Суворов на три дня отдал город на разграбление победителям. Увы, на этот раз офицерам не удалось удержать солдат от жестоких бесчинств. А в Измаиле было чем поживиться! Турки свезли в крепость купеческие склады из занятых русскими войсками билзлежащих территорий. Особо удачливые участники штурма обогатились на тысячу-другую червонцев – фантастическая нажива! Сам Суворов отказался от трофеев, не принял даже отменного коня, которого привели к нему солдаты. Снова не обманули ожиданий Суворова фанагорийцы. Из них Суворов приказал составить главный караул покорённой крепости.
Да, на такой приступ можно пойти лишь раз в жизни… В жестоких боях погибло десять тысяч русских, в том числе 400 офицеров из 650, участвовавших в штурме. Красноречивые цифры – вот такое бесстрашие царило в сердцах учеников Суворова. Было уничтожено двадцать семь тысяч турок, остальные десять тысяч попали в плен. По легенде, лишь один турок остался живым и не попал в плен! Он нырнул в Дунай, ухватился за бревно – и, незамеченный, добрался до берега. Поговаривали, что именно он принёс турецким властям весть об измаильской катастрофе.
На следующий день Суворов готовился к молебну и диктовал послание Потёмкину:
«Светлейший Князь! Милостивый Государь! Простите, что сам не пишу: глаза от дыму болят… Сегодня у нас будет благодарственный молебен у нашего нового Спиридония. Его будет петь Полоцкий поп, бывший со крестом пред сим храбрым полком. Фанагорийцы с товарищами отсюда пойдут сего числа домой…». Полоцкий поп – это никто иной, как отец Трофим Куцинский. Молебен после Победы справлял именно он.
В более позднем письме Потёмкину Суворов расскажет о его подвиге подробнее – и батюшка вполне заслужил такое внимание в переписке двух великих екатерининских орлов: «Полоцкого пехотного полка священник Трофим Куцинский, во время штурма Измаильского, ободряя солдат к храброму с неприятелем бою, предшествовал им в самом жестоком сражении. Крест Господен, который он, яко знамение победы для воинов, нес в руках, пробит был двумя пулями. Уважая таковую его неустрашимость и усердие, осмеливаюсь просить о пожаловании ему креста на шею».
Речь, несомненно, шла о Георгиевском кресте. Но в статуте ордена о священниках не говорилось ни слова, и прецедентов подобного награждения не было! Да и статус полкового священника не был закреплён законодательно. Словом, случился юридический казус. И всё-таки императрица не оставила отца Трофима без награды, нашла, как мы бы нынче сказали, компромиссный вариант. Ему пожаловали наперсный крест с бриллиантами на георгиевской ленте. По ходатайству Екатерины священник Полоцкого пехотного полка был возведён в сан протоиерея.
Пусть и с натяжкой, но его считают первым священником – георгиевским кавалером. И случилось это во многом благодаря отеческой внимательности Суворова к своим «чудо-богатырям». А уж перед священством Суворов и подавно благоговел. Ведь и вся суворовская наука побеждать пронизана верой в победу, поскольку защита Отечества воспринималась как боговдохновенное служение: «Умирай за Дом Богородицы, за Матушку, за Пресветлейший Дом! Церковь Бога молит. Кто остался жив, тому честь и слава!». И, после такой проповеди – азы солдатской науки: «Солдату надлежит быть здорову, храбру, твёрду, решиму, правдиву, благочестиву. Молись Богу! От Него победа! Чудо-богатыри! Бог нас водит, Он нам генерал!».
http://www.pravmir.ru/ne-byvalo-kreposti-krepche-ne-bylo-oborony-otchayannee-no-izmail-vzyat/
Комментариев нет:
Отправить комментарий